Травля лисы - Страница 8

Татьяна Андреевна смотрела на Петрухина большими серыми лучистыми глазами. В глубине этих удивительных глаз скрывалась тревога. И голос у нее тоже оказался тревожным, волнующим.

— Очень приятно, — сказал Дмитрий Петрухин. Он был несколько огорошен вызывающей красотой женщины. И она это видела. А он видел, что она это видит. Это было не очень приятно: опер должен уметь скрывать эмоции.

Брюнет тем временем представил Купцова. Потом он сказал:

— Господа сыщики, у Татьяны Андреевны есть проблема, заниматься которой милиция не хочет… нужно помочь женщине. Как — возьмемся?

— Попробуем… если Татьяна Андреевна расскажет нам о своих неприятностях.

— Расскажу, — ответила Татьяна Андреевна и тряхнула головой. Темно-каштановые, с темным металлическим блеском, локоны метнулись беспокойно.

Татьяна:

Мои неприятности… если можно назвать ЭТО неприятностями… мои неприятности начались еще в апреле. С телефонного звонка. С глупого телефонного звонка. Уровень глупости граничил с идиотизмом… так мне казалось тогда. Был вечер. Замечательный апрельский вечер. Было очень тепло, тихо, по Неве плыл лед. Я стояла у окна и смотрела на этот лед. Мне было очень хорошо. Хорошо и спокойно на душе. В гостиной Николай с Валеркой играли в шахматы, и я слышала их голоса сквозь приоткрытую дверь. Валерка выигрывал партию за партией… легко. И кричал мне:

— Ма, а я опять дядю Колю сделал! Уже четыре-ноль!

— Не ври, — ответил Николай. — Три-ноль… Сделал он, понимаешь…

— Нет, четыре! Нет, четыре!…

Мне было хорошо. Мне казалось, что так будет всегда. И даже будет еще лучше. По крайней мере, я сделаю все, чтобы так и было.

— Ма, — закричал Валерка за стеной, — а я опять дядю Колю сделал! Уже пять-ноль!

— Не ври. Всего четыре-ноль… Сделал он, понимаешь!

За окном плыл серый лед по синей Неве, и мне было хорошо. Вот тогда и зазвонил телефон. Я улыбнулась и сняла трубку:

— Алло.

— Николая можно услышать? — произнес женский голос.

Я вообще— то никогда не спрашиваю: а кто это? Я просто зову мужа. Но в тот раз я почему-то спросила. Я не знаю почему… но я спросила:

— А кто его спрашивает?

Женщина засмеялась. Зло, злорадно, с издевкой… Я сначала не поняла. Я услышала этот смех, но сначала его не оценила… Я удивилась и даже слегка отодвинула трубку от уха. Женщина отсмеялась и сказала:

— Любовница.

Плыл по Неве лед… от него тянуло холодом.

*******

— А когда был звоночек? — спросил Купцов.

— Что? — спросила она… вздрогнула, уронила столбик серого пепла.

— Когда, Татьяна, был звонок? — повторил за Купцова Петрухин.

— Двадцать седьмого апреля. Около восьми вечера.

*******

…Да, около восьми вечера это было… Любовница, ответила женщина и положила трубку. За стенкой мой сын сказал моему мужу: «Главное, дядя Коля, — твоя позиция в дебюте…» «Пустяки, пустяки, — говорила я себе. — Кто-то номером ошибся. Номером ошибся — и хулиганит… Любовница! Ну какая у Николая любовница? Он же ТЕЛЕНОК. Пустяки, пустяки, не может этого быть.»

Перед сном я рассказала Николаю про звонок. Он посмеялся и сказал: «Ерунда. Глупая шутка. Ты что, лисенок, ревнуешь?» А я ответила: «Конечно». Молодой муж — это опасно. О, как это опасно!

Вот и все. Хиханьки да хахоньки… до следующего звонка. Он произошел тридцатого. Тридцатого, около восьми часов вечера, как и первый. Надо сказать, что про тот — первый звонок — я уже подзабыла. Не то чтобы забыла совсем, нет… но — подзабыла. Все-таки прошло три дня и казалось, что имело место быть недоразумение, совпадение, ошибка, глупость.

В этот раз к телефону подошел Валерка.

— Ма, — сказал он, протягивая мне трубку, — тебя.

Я взяла трубку и взъерошила Валерке волосы и чмокнула его в висок.

— Алло.

— Сынок твой подходил? — спросила трубка ТЕМ САМЫМ голосом.

— Кто это? Кто говорит?

— Сынок твой подходил. Дитя невинное, полное надежд и устремлений… Но не все сбудутся, мамаша. Не все, мамаша.

— Послушайте!… Что вы такое говорите? — Не все сбудутся. Нет, не все… А кровь может пролиться.

— Послушайте же! Что вы несете? Кто вы? Зачем вы звоните?

— Предупредить, дура, — сказал голос. — Пока только предупредить.

И гудки потекли из трубки. Ядовито потекли, ядовито. Страшно мне стало, тошно… Глав-АО нов, сказал мой сыночек, позиция в дебюте… мне стало очень страшно… позиция… в дебюте.

Я закатила истерику Николаю. Он тоже испугался. Неизвестно, кого больше: меня или этой ЛЮБОВНИЦЫ… Он клялся и божился, что у него нет любовницы. И никогда не было. Раньше я в этом нисколько не сомневалась. Но раньше не было и звонков от неизвестной женщины… «Дитя невинное, полное надежд и устремлений. Но не все сбудутся, мамаша… А кровь может пролиться».

Я как вспомню эти слова — мороз по коже.

Я стала бояться телефона. Я где-то читала, что у человека в ожидании дурных известий может развиться психоз. Мне кажется, у меня он начал развиваться в те дни. Я стала бояться телефона. А он опять замолчал. Но легче от этого не стало. Звонки были ужасны, но и их отсутствие — тоже. Раз она не звонит, думала я, вдруг она что-то готовит? «А кровь может пролиться», — сказала Любовница… Я успокаивала себя как могла, но это не очень помогло.

Следующий звонок прозвучал четвертого мая. И опять в восемь вечера.

— Ты еще не купила своему мальчугану каску и бронежилет?

— Послушайте! Что вы хотите от меня?

— От тебя? От тебя, сучка, я ничего не хочу. А вот твоего сынка хорошо бы пустить на запчасти… На них всегда есть спрос, — сказала она и засмеялась. Смех у Любовницы был неискренний. Неискренний и страшный.